О будущем языка
Национальные особенности литературы будут исчезать – и возвращаться уже на уровне мета: игры, ностальгии, иронии, невозвратности и неотторжимости. Национальная принадлежность будет становиться делом вкуса, стиля, эстетического выбора. В каком стиле ты работаешь? – «Металлически-русском», «виртуально-русском», «метареально-русском», «индоевропейско-русском» и т.п. Американцы, озабоченные поиском идентичности, прибавляют к своему самоназванию национальности своих далеких предков: «итальяно-американец», «германо-американец», «ирландо-американец» и т.д. Возможно со временем появится гордое «русско-россиянин» наряду с «татаро-россиянин», «евро-россиянин»...
Судьба литературы зависит от судьбы языка: останется ли он русским или, по прошествии нескольких веков, олатинится по алфавиту, или по лексике, или даже и по грамматике – вольется в мировой язык, составленный, скорей всего, на базе английского и испанского. Латинизация русского алфавита – перспектива хоть и пугающая, но вполне осязаемая уже к концу нашего нового века, по крайней мере, для нехудожественной словесности. Стандарты письменного общения, нормы внятности задаются электронными средствами коммуникации, а кирилица мало того, что маленький островок в море электро-письмен, она еще сама раздробила себя на несколько кодировок, из-за чего многие русские переписываются на латинице. Этот период «новофеодальной» раздробленности вряд ли пройдет без тяжелых последствий для кириллицы: латиница ее начинает вытеснять даже среди русскоязычных. Даже сербы, у которых особые причины не любить латиницу, постепенно на нее переходят. Так что, возможно, через сто лет кириллица останется именно азбукой художественного письма, отличительным эстетическим признаком, хотя одновременно появятся и произведения, созданные на «живой», разговорно-деловой латинице (как Данте перешел от литературной латыни к живому, хотя и «вульгарному» итальянскому и стал одним из основоположников новоевропейских литератур). Латинская версия русского начнет эстетизироваться, появится дополнительная возможность многозначной игры со словами других языков... Говорю это с ужасом, но представляю неизбежность такого поворота вещей.
Возможен и другой способ развития русского языка – не через заимствование (алфавита, лексики), а через развитие индоевропейской системы корней, которую славянские языки делят с романскими и германскими. Может быть, на основе русского будет построен такой язык, по отношению к которому современный русский будет только частным случаем. Из 500 слов на «люб», которые будут в языке, в нынешнем русском есть только одна десятая. Это не просто заполнение лакун, а воссоздание того языкового объема, словомысленного пространства, которое охватит и русский, и другие индоевропейские языки. Воссознание-воссоздание индоевропейской основы современных языков, но уже не как праосновы, а как мыслимого и «рекомого» будущего, – такова одна из возможностей «поступательного возвращения» русского в мировую языковую семью. Мне представляется, что будущий мировой язык должен быть не пананглийским или паниспанским, но ново-индоевропейским, – должен восстановить те формы корневой, лексической, грамматической общности, которые все индоевреопейские языки имели в истоке своего развития и дифференциации.
Быть может, перед переходом от живых языков к машинным настала пора и потребность доразвить до конца, спроецировать во все мыслимые стороны «корне-кронную» систему русского языка, охватить древо развития языка как единое целое, от ныне обозримых ветвей – не только к индо-европейским корням, но и к тем кронам, над которыми уже вскоре полетит искусственный интеллект, вовсе оторвавшись от национально-исторической почвы языкосложения.
Я пытаюсь участвовать в этом процессе своим проектом «Дар слова», где предлагаются альтернативные, расширительные модели словообразования: древнейшие индоевропейские корни начинают ворочаться в почве русского языка, заново прорастать и разветвляться, а тем самым и сплетаться с другими языками индоевропейской семьи.
Кто я по своим культурным корням? Да тот же, кто и по языковым: индоевропеец. Не западник и не восточник, не русский, не американец, не еврей – это все более частные характеристики, которые необходимы, но недостаточны. У всех этих культур – общее индоевропейское наследие, которое сохранилось прежде всего – и почти единственно – в языках (отчасти и в мифах, архетипах). И значит, по мере того как будет объединяться человечество и вырабатываться общий язык, индоевропейские корни начнут заново обнажаться в сходящейся перспективе разных языков. Сейчас, возможно, назревает грандиозная реформа русского языка: не горизонтальное вхождение в современность, через заимствования, подражание – а по вертикали: не англизация, не европеизация, а индоевропеизация, т.е. восхождение к первородным корням, а через них – к общепонятным производным, с ясными индоевропейскими корнями и ответвлениями.
У нас, русскоговорящих, разъехавшихся по всему миру: россиян, американцев, израильтян, австралийцев, канадцев, германцев язык – единственное общее наследие. Напрасно искать общности на каких-то политических платформах или в культурных программах – здесь нас разделяют возраст, воспитание, место жительства, вкусы и т.д. Но язык, знаковая система, которая сформировала наше мышление, культурный генофонд у нас один, и значит, первейшая забота и точка схождения – не дать вымереть и угаснуть языку.
Нынешний русский «вянет на корню». Самое тревожное – что корни русского языка в 20 веке замедлили и даже прекратили рост, и многие ветви оказались вырубленными. Общий взгляд на состояние языка приносит печальную картину: от глубинных, первородных корней торчат несколько разрозненных веточек, и не только не происходит дальнейшего ветвления, а наоборот, ветви падают, происходит облысение словолеса. У Даля в корневом гнезде «-люб-» приводятся около 150 слов, от «любиться» до «любощедрый», от «любушка» до «любодейство» (сюда еще не входят приставочные образования). В четырехтомном Академическом словаре 1982 г. – 41 слово. Выходит, что корень «люб» за сто лет не только не дал прироста, новых ветвлений, но напротив, начал резко увядать и терять свою крону. Далевские слова в языке не восстановить, потому что многие связаны с кругом устаревших, местных значений, церковно-славянизмами и т. д.; но в живом языке и корни должны расти, ветвиться, приносить новые слова.
Знаменательно, что Солженицын, который пытается расширить современный русский язык введением слов из Далевского словаря, вынужден был проредить в своем отборе не только состав слов, но и сокращать их толкования, сужать значения (см. мою статью «Слово как произведение. О жанре однословия», «Новый мир», #9, 2000). Во всех словарях русского языка советской эпохи в общей сложности приводятся 125 тысячи слов – это очень мало для развитого языка, тем более с огромной литературным прошлым и потенциалом. Тем более, что значительную часть этого фонда составляют однообразные и малоупотребительные суффиксальные образования, типа «судьбинушка, спинушка, перинушка, детинушка, калинушка, долинушка, былинушка...» Почти 300 слов только женского рода с суффиксом «ушк» внесли составители в семнадцатитомный Большой Академический словарь (1960-е), чтобы представить развитие и богатство языка; а между тем из языка выпали множество полнозначимых ответвлений от действительно плодовитых, смыслоносных корней.
С языком происходит примерно то же, что с населением. Население России чуть ли не втрое меньше того, каким должно было быть по демографическим подсчетам начала 20 в. И дело не только в убыли населения, но и в недороде. 60 или 70 миллионов погибли в результате исторических экспериментов и катастроф, но вдвое больше из тех, что могли, демографически должны были родиться – не родились, не приняла их социальная среда из тех генетических глубин, откуда они рвались к рождению. Вот так и в русском языке: мало того, что убыль, но еще и недород. Мертвые слова вряд ли можно полностью воскресить, хотя солженицынская попытка заслуживает большого уважения, – скорее нужно народить новые слова, не на пустом месте, а произрастить их из древних корней в соответствии со смысловой потребностью.
Я почти ничего не сказал о литературе – но сейчас как никогда ясно, что литература в узком смысле слова – не письменность вообше, а художественная словесность – есть лишь один из способов и даже один из этапов в жизни языка. Насколько национальным будет язык – настолько же национальной будет и литература.